СЛОВО О ВЕРЕ

Вправе ли Церковь использовать право?

Быховцов Александр 

    Церковное право — это нонсенс, атавизм или насущная необходимость? Можно рассматривать этот вопрос с различных позиций, но сначала задумаемся, насколько институт правовой нормы вообще применим для регулирования религиозных отношений. И для этого ответим на вопрос, как и для чего церкви может потребоваться что-либо регулировать. Думается, для того, чтобы оградить членов церкви от душегубительных учений и душеопасного пасторства. Вопросы эти настолько важны для существования церкви в мире, что без защитно-охранительных механизмов здесь, вероятно, не обойтись. Т.о. намечены два направления регламентации: оформление вероучительных границ и формализация отношений членов церковной организации. Каждое из этих направлений должно иметь присущие только ему способы регулирования.

    Важнейшая забота церкви о своих членах направлена, в самых общих чертах на то, чтобы оградить их от всего, что мешает их спасению, а если точнее, от всего, что наносит вред их личным отношениям с Богом, которые одни только и могут быть залогом обожения. Эта работа церкви наиболее сходна с процессом воспитания детей. Благочестивая традиция предлагает нам здесь образ церкви-матери, которая оберегает, духовно питает и образовывает своих чад, во всём руководствуясь только любовью к ним. Но это справедливо лишь в отношении идеальной церкви, той, что установил Христос, и какой нашей церкви надлежит всё время становиться, возможно, так, никогда не достигнув этого идеала. Реальная церковь хоть и направляется Духом Святым, но никак не иначе, чем через грешных её членов, и все немощи их становятся автоматически немощами церкви. Нам бы хотелось думать, что несовершенство человека в таком соработничестве может полностью компенсироваться божественной благодатью, но это, видимо, не совпадает с представлениями Бога о роли человека. Возможно, Бог, всячески желая возрастания человека, всё же не хочет "тянуть его за волосы", и терпеливо ожидает его духовного взросления. Потому нет ещё у нашей церкви совершенной материнской любви, а только слабый её отблеск. В этой связи, наша церковь представляется мне старшей сестрой, которая, хотя и хлопочет о малых детях до прихода Родителя, всё же не имеет той зрелой родительской любви, чтобы управлять младшими мудро и с нежностью. Такая нянька напускной строгостью пытается компенсировать нехватку мудрости, и внешним подражанием Родителю восполняет недостаток своего авторитета. И, как это часто бывает в таких случаях, старший наставник стремится всячески оградить младших от беды, наперёд запрещая без разбора всё, что может и не может нести угрозу. Так и в церкви попечение о слабых порой превращается в интеллектуальный диктат сильных, появляются нормы и правила, которые не только лишают христианина свободы совести, навязывая ему определённый способ мышления и формы поведения, но и обесценивают христианина как личность как ценность для Бога.

    Но это вовсе не значит, что церковь не должна наставлять верующих в вере Христовой - это её первая задача! Церковь несёт в себе через апостольское преемство Дух Святой, и это не просто фигура речи, а подлинное хранение сверхразумного опыта причастности Богу - Богу Воплотившемуся и Богу Сошедшему в день Пятидесятницы. Кафолическое пространство церкви действием Духа Святого способно непостижимым для человека способом исправлять частные заблуждения своих членов и создавать из отдельных несовершенных их представлений совершенную картину бытия, тем самым указывая верующим путь к Господу. Учитывая громадный размер церкви, превышающий всякие возможности по разъяснению каждому её члену мнения церкви по тому или иному вопросу, вполне понятно появление церковных канонов. Усилия церкви по духовному «детоводительству» своих членов зачастую оформляются в некие общедоступные понятные формулы. Это, конечно, не право в полном смысле слова, но некие общие нормы, в которых в предписательной или запретительной форме сухо и однозначно изложен опыт церкви по конкретному вопросу. Также стоить отметить, что санкции за нарушение таких предписаний не связаны напрямую с последствиями нарушения, а являются превентивным инструментом установления режима послушания церковной иерархии. Эти специфические черты церковного квази права

⁃ с одной стороны лишают верующего достоинства, превращая его из субъекта воспитательных отношений в объект обезличенного регулирования,

⁃ с другой стороны, позволяет единообразно (хотя и не сознательно) применять опыт церкви к бесконечно большому числу верующих.

    Очень важно не путать наставничество с администрированием, первое только и допустимо в попечении о душах, тогда как второе отлично подходит для управления материальными процессами. Ведь совершенно очевидно, что задачу попечения о душах нельзя было бы эффективно решать без наличия организационной структуры, способной управлять необходимой собственностью, учить верующих, помогать нуждающимся, содержать профессиональных служащих и пр. С этим возникает необходимость регулировать, во-первых, отношения такой церковной организации с мирянами и, во-вторых, отношения сотрудников внутри самой церковной организации, а это регулирование уже мало чем отличается от тех форм, которыми пользуется любая светская организация. И такое регулирование уже не будет связано с душепопечительской функцией церкви, а только с функционированием самой церковной организации. Это сфера хозяйственных и трудовых отношений. Не удивительно, что церковь не выработала собственных форм для их регулирования, восприняв для этой цели существующие в светском пространстве решения. Само по себе это не затрагивает природу церкви. Опасность деформации церкви возникает от смешения двух абсолютно различных направлений деятельности церкви: душепопечительской и административно-хозяйственной.

    Мне представляется правильным коротко коснуться процесса объективизации искажения природы церкви в исторических формах, чтобы иметь право ставить вопрос об адекватности этих самых форм, их пригодности для выражения сущности церкви сегодня. За отправную точку в истории возьмём событие, описанное в Деяниях, когда апостолы отвергли возможность совмещать своё служение и хозяйственную деятельность, предложив избрать 7 дьяконов. К сожалению, иосифлянский дух быстро возобладал в церкви и всю её последующую историю мы наблюдаем практически повсеместно соединение вероучительных и хозяйственных полномочий, и как следствие —злоупотребление пастырской властью в угоду собственным интересам или интересам церковной организации. Исключение составляет разве что монастырская практика разделения функции настоятеля и духовника.

   Внутреннее противоречие такого соединения в том, что всякая структура, биологическая или социальная, однажды возникнув, стремится к сохранению себя, для чего усиленно стягивает на себя ресурсы для роста и укрепления, увеличивая свои шансы на выживание. А организационно-правовая структура церкви есть всего лишь временный конструкт, призванный как можно полнее реализовать природу церкви в конкретном историческом контексте. Церковная структура должна обеспечивать эффективное отделение и сохранение природы церкви в условиях нецерковного мира. Необходимость модернизации этого конструкта может быть вызвана как внутренней причиной - новым , более глубоким осмыслением природы церкви, так и внешней - изменением окружающей политической, социальной, культурной среды, новыми вызовами с этим связанными. Следовательно, изменчивость церковной структуры обязательна, иначе она не будет исполнять своего прямого назначения.

    Наша церковь при рождении вобрала в себя два различных типа канонического сознания: иудейское и римское. Иудейская традиция явилась субстратом для развития христианского религиозного сознания, заложив самые основы регламентируемого христианства, его внутренние формы; христианство почти некритически усвоило иудейские обрядовые решения, идею личной святости, представления о профанном и сакральном, жреческий статус священства и т.д. Римская же традиция привнесла в христианство универсализм и юридизм, оформив его "снаружи". Рецепция идей этих столь несхожих традиций не могла не заложить глубинные противоречия в христианское каноническое сознание, что наряду с естественными антиномиями учения «не от мира сего» обрекает церковь на непрекращающийся поиск актуальных форм, способных удержать внутренне напряжённую структуру церкви от тотального распада.

    Церковная администативная структура и каноническое право как раз являются теми формами, которые Христианство, изначально возникшее как вселенская религия, восприняло от Рима, всегда претендовавшего на роль единой мировой империи. После Миланского эдикта возникла иллюзия симфонии Христианства и государства, каждая из сторон получила в лице другой мощного союзника в достижении своих целей, но цели эти были всё же слишком несхожи. Только экстенсивный вектор развития и роднил Христианство с империей. Во всём прочем это были явления, направленные диаметрально противоположно.

    Рим создал на удивление эффективную систему управления завоёванными народами: вбирая их в Pax Romana, империя не требовала от побеждённых идеологической покорности, только лояльности по отношению к римским государственным структурам. Даже, когда требовалось отдать должное гению императора, это не было религиозным актом, а только формой подтверждения лояльности властям, выраженной привычными для античного сознания культовыми средствами. Такой подход оставлял ощущение независимости варварским народам, которая в то время связывалась, в первую очередь, с возможностью сохранять традиционный уклад жизни и веру предков. Но ощущение это было обманчивым: Рим благами своей цивилизации и великолепной системой администрирования постепенно стирал национальные, религиозные и культурные различия, превращая всех в элементы отлаженного государственного механизма.

    Христианская церковь не устояла перед соблазном позаимствовать из Римской политической культуры многие эффективные административные формы и решения, и получила через такое заимствование возможность стремительно расширить свои географические границы и успешно управлять огромной по численности массой народа, неминуемо искажая при этом свою исконную природу. Церковь выросла в идеологическую империю, потеряв важнейшие характеристики своей природы - простоту и любовь.

    Римское право, которое стало принципиальной основой христианского церковного права, родилось и развивалось из потребности охватить бесконечно большое разнообразие отношений, возникающих на территории римского государства. Важно помнить, что Рим всегда был государством-агрессором, постоянно растущим за счёт военной экспансии, вбирающим в себя абсолютно не похожие друг на друга народы, обитающие в различных условиях. В своей завоевательной политике Рим постоянно сталкивался с неизвестным Новым, делая его понятным Римским. Задача была утвердить государство как единственный субъект власти на всей контролируемой территории, для чего лишить существующие на его территории естественные общественные структуры и сообщества их исконной власти в отношении своих органических частей, их членов. Рим не первый, но впервые так полно реализовал принцип территориальности. Ценностный фокус был перенесён с естественно-биологических общественных форм (семья, род, этнос) на искусственную - государство. Во многом природное, но всё же при этом свободно реализуемое желание принадлежности к роду-племени в один миг сменилось для античного человека на принудительную, под страхом наказания, включённость в некую универсальную бездушную структуру, для которой личность - деструктивный, не системный фактор. Государству требовалось предвосхитить и не допустить все возможные (в бесконечно большом разнообразии и, как можно, на более длительную перспективу) формы индивидуальной активности, могущие нанести ущерб примату государства на всей территории. Для этого был сделан упор на детальное регламентирование значимых общественных отношений, составляющих внешние формы государственного организма. Речь про отношения, которые государство всегда считает жизненно важными для своего существования и которые оно берётся контролировать и охранять своим силовым аппаратом, то, что принято называть объектом правового регулирования. Так произошло смещение смыслового центра тяжести правовой нормы на объективную сторону, существенно упростив и размыв другие элементы состава нормы: субъекта и субъективной стороны. Государству, и тогда и сейчас, не важна отдельная личность, безразлична внутренняя жизнь гражданина, из которой-то и формируется субъективная сторона (мотивы и психическое отношение субъекта к своему поведению). С точки зрения государства, ценно только само государство как система, которой не должна угрожать никакая личность, каким бы достоинством она ни обладала и какие бы мотивы и цели ни исповедовала. В таком государстве право не должно учитывать ни уникальных характеристик, ни личных черт, ему не важны ни культурные, ни географические, ни ментальные особенности частей подвластного общества. Право должно одинаково эффективно регулировать поведение любого человека в любой части территории государства. Для права все равны, но равны равенством среднеарифметическим, или скорее, среднебиологическим; а таковое исключает даже самые возвышенные отклонения от нормы. Все эти положения справедливы и для церковного права, созданного изначально для функционирования в римских диоцезах, позже принявших вид церковно- юрисдикционных образований.

    Но есть в истории церковного законодательства и безусловные успехи, правда относятся они к первым 5-ти векам оформления христианства. Принятые на Вселенских соборах догматы веками успешно исполняют возложенную на них защитно-оградительную функцию одинаково хорошо для миллионов верующих. Думаю, что причина этого успешного использования нормы в церковной жизни коренится, в первую очередь, в естественном характере её происхождения. Догматы возникли как реакция на конкретные ереси, и в этом они были естественной реакцией церкви, действующей в полном соответствии со своей природой. Каждая ересь была отдельным явлением в жизни церкви, преодоление которого создавало конкретный прецедент, позволявший церкви двигаться дальше в своём развитии. Сам прецедент как источник права полнее нормативного акта раскрывает содержание правового регулирования. Он показывает контекст, в котором возникает норма, очевидно указывает на цель и задачи регулирования, описывает качества субъекта регулируемых отношений, степень и меру регулирования, а главное — параметры актуальности и границы действия нормы, т.е. когда норма актуальна и до каких пор, а когда её применение более не требуется. Это далеко не полный перечень открывающихся возможностей для правильного правоприменения нормы, ведь прецедент через конкретику жизненного события, полного подробностей и характеристик, как всякое реальное явление жизни, даёт ключ к пониманию сути нормы, к самому содержанию искомого отношения, требующего правовой коррекции. Только такое глубокое проникновение в контекст отношений является достаточным основанием для применения общих норм в церкви.

    Природа Церкви недоступна для прямого и непосредственного усвоения человеческим разумом, и требует некоторых интеллектуальных концептов и ритуальных форм. Этим обусловлена необходимость создания и применения различных способов и средств интеграции христианина в Христианство, делающих его самого для его собственного сознания причастным ко Христу. Эти способы и формы всегда должны быть уникальными и личными, настолько же, насколько неповторимы отношения каждого человека с Богом. Никакая правовая норма не может учитывать индивидуальные особенности даже коллективных субъектов права, таких как семья, племя, народ; что уж говорить об уникальных характеристиках отдельной личности?! Понятно, что правовое регулирование в душевоспитательной сфере может быть разве что меньшим злом. Но, к сожалению, наша церковь в своём нормотворчестве пошла вслед за "Большим Братом" и стала продуцировать каноны и прочие общеобязательные установления, всё детальнее регулирующие жизнь внутри себя. Всё это регулирование часто имеет целью приведения всех верующих к единообразному пониманию Христианства, единообразному пониманию отношений со Христом! церковь стала бороться с самой возможностью инакомыслия внутри себя, чтобы не то, что ересей, самих предпосылок для них не возникало. Тем самым из Христианства давно пытаются вытеснить то, что Сам Бог не позволяет себе нарушить - свободу мысли, свободу духа! Если бы нормативно-правовое регулирование в церкви могло работать в полную силу, то не осталось бы никаких отношений личности с Богом, самих личностей в церкви бы не осталось. Нужна была бы Богу такая церковь?

    Воспитание лишь тогда достигает своей цели, когда воспитатель подлинно любит воспитанника. Ни о какой любви в случае превентивного регулирования поведения неопределенное широкого круга лиц говорить, кончено, не приходится. Церковное право - это пример спорного заимствования христианской церковью нехристианских институтов мира, выработанных и применяемых для решения совершенно иных задач. Применимость и полезность таких институтов, в том числе и права, для церкви оправдана лишь в сфере её хозяйственной деятельности. В пастырской деятельности церкви можно использовать лишь квази правовые инструменты, и только тогда, когда вред от их применения очевидно компенсируется неизмеримо большей пользой для верующих.

23.03.2021