ХРИСТИАНСКАЯ КУЛЬТУРА
Поэзия
Стихотворения Марии Скобцовой
Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (1891-1945; во втором браке Скобцева-Кондратьева) родилась в Петербурге, в дворянской семье. Окончила Бестужевские высшие женские курсы в Петербурге, после чего активно включилась в литературную жизнь столицы. Принимала участие в литературном объединении «Цех поэтов» и выпуске поэтического альманаха «Гиперборей».
Первый сборник стихотворений Е. Кузьминой-Караваевой, «Скифские черепки», вышел в 1912 г.; в 1916 г. — второй сборник «Руфь», в котором преобладает лирика философского содержания.
В 1919 г. Е. Кузьмина-Караваева эмигрировала во Францию, а в 1931 г. постриглась в монахини. Берлинское издательство «Петрополис» выпустило сборник стихов монахини Марии.
Мать Мария — участница французского Сопротивления, погибла в фашистском концлагере Равенсбрюке незадолго до окончания войны.
За этот день, за каждый день отвечу...
За этот день, за каждый день отвечу, -
За каждую негаданную встречу, -
За мысль и необдуманную речь,
За то, что душу засоряю пылью
И что никак я не расправлю крылья,
Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью,
Но, главное, - за дани малодушью,
За то, что не иду я по воде,
Не думая о глубине подводной,
С душой такой крылатой и свободной,
Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая, иду...
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоём саду.
22 августа 1933 г.
Кто я, Господи? Лишь самозванка
Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать.
Только полагаться уж довольно
На одно сцепление причин.
Камень, камень, Ты краеугольный,
Основавший в небе каждый чин.
Господи, Христос — чиноположник,
Приобщи к работникам меня,
Чтоб ответственней и осторожней
Расточать мне искры от огня.
Чтоб не человечьим благодушьем,
А Твоей сокровищницей сил
Мне с тоской бороться и с удушьем,
С древним змием, что людей пленил.
1932 г., Гренобль
Не буду ничего беречь
Не буду ничего беречь,
Опустошённая, нагая.
Ты, обоюдоострый меч,
Чего ж ты медлишь, нас карая?
Без всяких слаженных систем,
Без всяких тонких философий,
Бредёт мой дух, смятен и нем,
К своей торжественной Голгофе.
Пустынен мёртвый небосвод,
И мёртвая земля пустынна.
И вечно Матерь отдаёт
На вечную Голгофу Сына.
до 1938 г.
Нет, Господь, я дорогу не мерю...
Нет, Господь, я дорогу не мерю, —
Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу — Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.
Что же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может, исчислением строгий, —
И найдёшь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору
Раздаётся нездешний набат
И видны истомлённому взору
Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.
Что ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.
Ни памяти, ни пламени, ни злобы
Ни памяти, ни пламени, ни злобы, —
Господь, Господь, я Твой узнала шаг.
От детских дней, от матерней утробы
Ты в сердце выжег этот точный знак.
Меня влечёшь сурово, Пастырь добрый,
Взвалил на плечи непомерный груз.
И меченое сердце бьётся в рёбра, —
Ты знаешь, слышишь, пастырь Иисус.
Ты сердцу дал обличье вещей птицы,
Той, что в ночах тоскует и зовёт,
В тисках ребристой и глухой темницы
Ей запретил надежду и полёт.
Влеки меня, хромую, по дорогам,
Крылатой, сильной, — не давай летать,
Чтоб я могла о подвиге убогом
Мозолями и потом всё узнать.
Чтоб не умом, не праздною мечтою,
А чередой тугих и цепких дней, —
Пришёл бы дух к последнему покою
И отдохнул бы у Твоих дверей.
Премудрый Зодчий и Художник
Премудрый Зодчий и Художник,
Сын вечный вечного Отца,
Христос мой Подвигоположник, —
Не видно дням моим конца;
И этот мир ещё ни разу
Мне родиной второй не стал;
И дух, лишь тления заразу
С горячим воздухом вдыхал.
Отдавши дни глухой заботе,
Следя, где сеет зёрна тать,
Преображенья тёмной плоти
Мучительно и трудно ждать.
Но память сберегла обеты
И слово тихое: смирись;
И на пути земном приметы
Дороги, что уводит ввысь.
День новый наступил суров:
Всё те же мысли, те же люди;
Над миром вознесён покров,
Во всех — тоска о вечном чуде.
И близится звенящий миг
Стрелою, пущенной на землю;
Какой восторг мой дух постиг,
Каким призывам тайным внемлю,
Вонзилась острая стрела
В земное сердце, в уголь черный;
Чрез смерть дорога привела
К последней грани чудотворной.
И за стеной ребенка крик,
И реки ветра под небесным сводом,
И меж камней пробившийся родник,
К которому устами ты приник, —
Всё исчезает, год за годом.
Нежданно осветил слепящий яркий свет
Мой путь земной и одинокий;
Я так ждала, что прозвучит ответ;
Теперь — же ясно мне, — ответа нет,
Но близятся и пламенеют сроки.
О, тихий отзвук вечных слов,
Зелёной матери таинственные зовы.
Как Даниил средь львиных рвов
Мой дух к мучению готов,
А львы к покорности готовы.
до 1917
Прощайте, берега. Нагружен мой корабль...
Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.
А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен... неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.
Пусть отдам мою душу я каждому
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг — одет, и напьётся пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
От небесного грома до шёпота,
Учит всё — до копейки отдай.
Грузом тяжким священного опыта
Переполнен мой дух через край.
И забыла я, — есть ли средь множества
То, что всем именуется — я.
Только крылья, любовь и убожество,
И биение всебытия.
Сопряжены во мне два духа
Сопряжены во мне два духа, —
Один спокойно счёт ведёт:
Сегодня воля, завтра гнёт,
Сегодня горечь, завтра мёд,
Всему есть мера, есть и счёт…
И стукают костяшки глухо…
Другой, — несчётный и бродяга,
Слепых и нищих поводырь.
Ну что ж Пустырь, так чрез пустырь,
Сегодня в даль, а завтра в ширь,
А послезавтра в небо тяга.
Пророчит он о граде, трусе,
О волнах огненной реки, —
И дал его мне в вожаки
Ты, Господи Исусе.
до 1938 г.